Стихотворения (1924) - Страница 15

                                                что
я
   был бы услышан Тамарой.
Царица крепится,
                               взвинчена хоть,
величественно
                           делает пальчиком.
Но я ей
              сразу:
                         — А мне начхать,
царица вы
                   или прачка!
Тем более
                    с песен —
                                       какой гонорар?!
А стирка —
                     в семью копейка.
А даром
                немного дарит гора:
лишь воду —
                        поди,
                                  попей-ка! —
Взъярилась царица,
                                    к кинжалу рука.
Козой,
            из берданки ударенной.
Но я ей
              по-своему,
                                 вы ж знаете как —
под ручку…
                     любезно…
                                        — Сударыня!
Чего кипятитесь,
                              как паровоз?
Мы
       общей лирики лента.
Я знаю давно вас,
                                мне
                                       много про вас
говаривал
                  некий Лермонтов.
Он клялся,
                   что страстью
                                           и равных нет…
Таким мне
                   мерещился образ твой.
Любви я заждался,
                                 мне 30 лет.
Полюбим друг друга.
                                     Попросту.
Да так,
            чтоб скала
                               распостелилась в пух.
От черта скраду
                             и от бога я!
Ну что тебе Демон?
                                    Фантазия!
                                                      Дух!
К тому ж староват —
                                      мифология.
Не кинь меня в пропасть,
                                             будь добра.
От этой ли
                   струшу боли я?
Мне
        даже
                  пиджак не жаль ободрать,
а грудь и бока —
                               тем более.
Отсюда
               дашь
                         хороший удар —
и в Терек
                  замертво треснется.
В Москве
                 больнее спускают…
                                                    куда!
ступеньки считаешь —
                                         лестница.
Я кончил,
                 и дело мое сторона.
И пусть,
              озверев от помарок,
про это
             пишет себе Пастернак,
А мы…
             соглашайся, Тамара!
История дальше
                             уже не для книг.
Я скромный,
                      и я
                            бастую.
Сам Демон слетел,
                                  подслушал,
                                                      и сник,
и скрылся,
                   смердя
                                 впустую.
К нам Лермонтов сходит,
                                            презрев времена.
Сияет —
                 «Счастливая парочка!»
Люблю я гостей.
                             Бутылку вина!
Налей гусару, Тамарочка!

«Гулом восстаний, на эхо помноженным…»

ГУЛОМ ВОССТАНИЙ,
                                       НА ЭХО ПОМНОЖЕННЫМ,
ОБ ЭТОМ ДАДУТ
                                 НАСТОЯЩИЙ СТИХ,
А Я
       ЛИШЬ ТО,
                           ЧТО СЕГОДНЯ МОЖНО,
СКАЖУ
              О ДЕЛЕ 26-ти.

I

Нас
       больше европейцев —
                                                на двадцать сто.
Землею
               больше, чем Запад.
Но мы —
                 азиатщина,
                                     мы —
                                                восток.
На глотке
                 Европы лапа.
В Европе
                 женщины
                                  радуют глаз.
Мужчины
                 тают
                          в комплиментных сантиментах.
У них манишки,
                           у них газ
и пушки
              любых миллиметров и сантиметров.
У них —
               машины.
                               А мы
                                         за шаг,
с бою
           у пустынь
                             и у гор взятый,
платим жизнью,
                            лихорадками дыша.
Что мы?!
                 Мы — азиаты.
И их рабов,
                    чтоб не смели мычать,
пером
           обложил
                           закон многолистый.
У них под законом
                                и подпись
                                                  и печать.
Они — умные,
                         они — империалисты.
Под их заботой