тихнет, кипит и пенится, гудит, молчит, говорит и ревет — юная армия: ленинцы. Мы новая кровь городских жил, тело нив, ткацкой идей нить. Ленин — жил. Ленин — жив. Ленин — будет жить.
НА УЧЕТ КАЖДАЯ МЕЛОЧИШКА
ПЕРВОЕ
Поэта интересуют и мелкие фактцы. С чего начать? Начну с того, как рабфаковцы меня хотели качать. Засучили рукав, оголили руку и хвать кто за шиворот, а кто за брюку. Я отбился ударами ног, но другому,— маленькому — свернули-таки позвонок. Будучи опущенным, подкинутый сто крат, напомню, что сказал ученикам Сократ. Однажды, после Сокрачьего выступления, лошадям не доверяя драгоценного груза, сами — в коляску впряглись в исступлении студенты какого-то помпейского вуза. Студенты скакали и делали стойку: Сократ разглядывал кентаврью стайку. Доехал спокойно на зависть стоику, сказал, поднесши к кепке лайку: — А все-таки с лошадью конкурировать не можете!.. Правильно правоверным изрек Аллах: мною для того же изобретены лошади, чтоб мы ездили на них, а не на ослах.— Пример неподходящий, спорить нечего; но все же его запомните крепче… Чтоб в вас ничем никогда не просвечивал прошлый белоподкладочный мышиный жеребчик. Каждую мелочь мерь, держи восторгов елей! Быт не прет в дверь — быт ползет из щеле́й. Затянет тинкой зыбей, слабых собьет с копыт. Отбивайся, крепись, бей быт!
ВТОРОЕ
Рабфаковка у меня попросила портрет. В этом особенно плохого нет. Даже весело. Пришла и повесила. Утром поглядела — стена громада. А Маяковский маленький, — других бы надо! — Купила Шелли, повесила. Красивый — оторвешься еле. Купила Бетховена, взяла Шаляпина,— скоро вся стена заляпана. Вроде Третьяковской галереи. Благочинные живописи, поэзии иереи. На стенках картинки лестничками и веерами. Появились какие-то бородастые в раме. Вскоре новое горе: открытки между гравюрами, как маленькие точки. Пришлось открытки обфестонить в фестончики. Наутро осмотрела вместе: серо́-с. Пришлось накупить бумажных роз! Уже о работе никаких дум. Смотри,